Не тем ударился о воду, дурачок...
читать дальше- Свет ярче. Вот так. Нет, чуть ближе… - в большом больничном крыле низкий мужской голос звучал раскатисто и глухо, множество раз отражаясь от ярких белых стен операционной. – Маргарет, подойдите ближе. Посмотрите.
Высокий, болезненно худой и бледный юноша на вид немногим больше двадцати лет лежал на боку, на операционном столе. Его обнаженное, вздрагивающее от жгучей прохлады помещения тело было укрыто материей до подбородка, голова закреплена в одном положении, чтобы ни при каких обстоятельствах он не смог ею пошевелить. Лицо его могло бы выглядеть комично, если бы не казалось настолько чуждым этому месту. На тонких, почти бескровных губах змеилась легкая, отрешенная улыбка. Он не боялся ничего.
Юноша был болен. Болен тяжело. Опухоль мозга – в девяноста процентах случаях означает смертный приговор, но врачи не оставляют борьбу за жизнь даже такого безнадежного пациента.
Обычно подобного рода операции проходили хорошо, но никто не мог дать гарантии, что болезнь излечится полностью. Практически всегда она возвращалась, а это значит, что обреченный человек вынужден будет мучаться множество раз перед тем, как его мозг окончательно откажется работать.
- Майкл, вы меня слышите? – на этот раз тот же голос обращался уже к пациенту.
- Да, доктор.
- Как вы себя чувствуете? – тон хирурга не был участливым, вернее, он был таковым настолько, на сколько положено ему быть в таких ситуациях. По большому счету врачи, практикующие длительное время становятся непроходимыми циниками и избавляются от способности сопереживать искренне – только из служебной необходимости. Это своего рода самозащита. Нельзя спасти всех, но нужно попытаться.
- Все в порядке, только холодно.
В ответ доктор только кивнул и надел тонкие резиновые перчатки.
- Во время проведения операции вы останетесь в сознании, нам нужно будет контролировать ваше состояние, в том числе и посредством прямого общения. Не беспокойтесь ни о чем, никакой боли вы не ощутите, может быть только немного неприятно. Маргарет, подайте мне шприц…
Через несколько секунд юноша почувствовал укол в основание шеи, легкое покалывание, а после – наконец-то перестал чувствовать жуткую головную боль. Те несколько лет, что опухоль росла в его голове, боль постоянно усиливалась, вынуждая Майкла принимать различные болеутоляющие. В последнее время лекарства стали настолько сильными, что вызывали зависимость, а утешение приходило на все более краткое время. Порой ему казалось, что под действием давления больного мозга на стенки черепа, тот расколется, как спелый помидор при ударе о стену. Ему живо представлялось, как кости разламываются, голова покрывается кровью, перед глазами встает алая пелена, но приходит покой и долгожданное избавление.
И эти странные сны… Ооо, никогда прежде он не видел настолько реальных и ужасающих снов. Никогда прежде он не чувствовал себя в них настолько на месте. До того, как болезнь стала динамично развиваться, Майклу практически ничего не снилось, но, стоило опухоли начать расти, как Страна Снов окрасилась новыми, часто пугающими красками. Утрированные картины мира, его самые безумные фантазии – все это удивительно гармонично переплеталось между собой, не позволяя отличить явь от безумства.
- А сейчас откройте рот, будет немного шумно… - хирург прервал вялый поток мыслей пациента очередным замечанием. Юноша открыл рот и чуть прикрыл глаза.
Раздался резкие звук вращающегося железа. Майкл догадался, что это было. Ему необходимо было вскрыть черепную коробку, чтобы уменьшить головное давление. Это могло помочь ему вылечиться, а могло только отсрочить конец. Он уже давно смирился со своей смертью, не видя смысла понапрасну убиваться из-за неминуемого, но шанс на выживание упускать было бы глупостью, поэтому он не остался умирать дома, а лежал сейчас на операционном столе.
Он чувствовал, как холодный металл разрезает кожу его головы в районе затылка – там, где была выбрита часть волос, но боли действительно не было, только неудобство от осознания происходящего. Странно было осознавать, как кто-то копается в твоей голове, но ничего не чувствовать. В мозгу, как известно, нет нервных окончаний, поэтому к этой странной неприятного цвета массе можно было прикасаться чем угодно, а человек и не заметит вторжения.
Врачи о чем-то тихо переговаривались, передавали друг другу различные инструменты, попеременно поглядывали на приборы, что следили за состоянием пациента. Юношу это нисколько не занимало, он просто глупо пялился в противоположную стену, такую же белую и холодную, как и все остальные, и думал о ребенке, что сейчас сидел в приемной и ждал ответа от врачей. Пожалуй, Клайд, так звали того самого ребенка, был единственным человеком, которому Майкл был по-настоящему дорог, который любил его и ценил.
Да, Клайд любил его, но не так, как считал сам юноша. Он и не предполагал, насколько сильно это чувство, не понимал, что уже несколько лет он является для мальчика всем – водой, воздухом, самой жизнью. Мальчишка буквально проглатывал каждое его слово, ловил и заучивал его манеру поведения и интонации. Он стал кумиром ребенку. Едва ли не Богом.
Мысли текли медленно и лениво в ожидании окончания операции. Врачи уже удалили опухоль, теперь им предстояло вернуть заднюю крышку черепа на место, обработать кожу вокруг вскрытия и перебинтовать ему голову.
Прошло еще какое-то время до того момента, как лечащий хирург оповестил об окончании операции. Все, дело было сделано, теперь оставалось только ждать. Майкл вздохнул и окончательно закрыл глаза, теперь ему уже было необязательно поддерживать контакт, от которого он, надо признаться, довольно сильно устал, теперь можно было расслабиться и даже немного поспать. Неожиданно свет ярко мигнул перед глазами, а потом наступила тьма.
Он не слышал, как резко и пронзительно начал верещать аппарат, что следил за его давлением и сердцебиением, как встрепенулись уже успокоившиеся после удачно проведенной операции хирурги, как они принялись громко переговариваться на языке понятном только им одним.
- Доктор, Уотсон, давление падает, сердцебиение быстро замедляется!
- Черт, в чем дело?! Быстро разряд!
Секунда и неподвижное тело сотрясает электрический ток. Снова и снова. Но ничего не меняется. Пациент ни жив, ни мертв.
- Он впадает в кому! Еще разряд и посильнее!
Проходит несколько минут, но показания приборов не меняются. Сердечная деятельность едва заметна.
- Маргарет, проверьте зрачки!
Тонкий лучик маленького медицинского фонарика несколько секунд шарит по недвижимому глазному яблоку, ассистент убирает руку, и веко само собой закрывается.
- Зрачки не реагируют на свет. Мозг практически не работает.
Женщина отходит, пряча фонарик в карман форменного халата, и пожимает плечами.
- Подключайте его к системе жизнеобеспечение.
Несколько трубок стальными иглами впиваются в худое бледное тело, и аппаратура перестает подавать сигналы. Вызванные медсестры убирают операционную, как только ее покидают хирурги, отирают кровь с лица и головы пациента, вздыхают и слегка приглушают верхний свет.
Теперь уже ничего нельзя поделать.
* * *
Клайд все время, пока шла операция, провел в коридоре. Он ждал, ему было необходимо знать, чем все это закончилось. Он ужасно волновался, прекрасно представляя, насколько все серьезно. Страх перед тем, что ничего не получилось, что тот единственный человек, которому было на него не плевать, больше никогда не откроет глаза, что добрая улыбка не коснется его губ, что единственные в мире, самые дорогие глаза никогда больше не засветятся пониманием, перебороть было сложнее всего. Но мальчик гнал эти страшные мысли прочь, не желая, чтобы они завладевали сознанием. Он не собирался поддаваться панике. Необходимо было верить в успех. Он знал, что тогда все будет в порядке.
Клайд то сидел, практически не двигаясь и не дыша на неудобной, обитой дешевым кожзаменителем скамейке, то вдруг неожиданно вскакивал и принимался расхаживать туда-сюда по длинному, полупустому коридору. Белые в зеленую полоску стены вгоняли его в подобие транса, не давая сосредоточиться, как следует.
Когда из операционной донеслись крики, мальчик вскочил на ноги и подошел вплотную к двери. Неопределенность пугала его, заставляя сердце учащенно биться, причиняя боль. Кровь в висках оглушительно стучала, а тонкие пальцы на хрупких ладонях невыносимо тряслись.
Показался врач, следом – несколько ассистентов. Клайд метнулся к ним, и после пары фраз отпрянул, словно бы его ударили в сердце электрическим разрядом. Липкие руки страха сковали его тело, он замотал головой из стороны в сторону, как бы отрицая то, что только что услышал. Он не хотел и не мог поверить в происходящее.
- Как?.. Почему, доктор?.. Он умрет?.. – мальчик привалился спиной к холодной стене больничного корпуса, низко опустив голову.
- Кома – слишком не предсказуемое состояние. Никто не в силах сказать ничего определенного… - пожилой хирург пожал плечами, натянув на лицо маску понимания и глубокого сочувствия. – Он может прийти в себя утром, может через неделю, месяц… А может и не прийти вовсе.
-Но… - большие наивные глаза встретились с усталыми глазами врача. – Я могу его увидеть?..
- Не сегодня, - мужчина покачал головой и стянул с головы плотно обтягивающую ее шапочку. – Он сейчас не в лучшем состоянии, да и ты тоже. Отправляйся домой и приходи завтра утром. Держись, паренек, - сильная рука легла на плечо Клайду и на миг сжала его. Врач развернулся и быстро пошел по коридору вперед, услышав, что его вызывают по громкой связи.
Мальчик какое-то время продолжал стоять на том же месте, не в силах сойти с него, тело отказывалось повиноваться из-за перенесенного шока. Пришел в себя он только тогда, когда кто-то из медсестер потряс его за плечи, предлагая свою помощь. Клайд с удивлением обнаружил, что сидит на полу и смотрит в одну точку.
От помощи он отказался, на ватных ногах вышел на улицу и пошел по направлению к дому, не разбирая дороги. Стоит ли говорить, что на это ему бы понадобилось никак не меньше, чем пара часов? Но время теперь было отнюдь ни главным. Не в этом случае.
Погода неожиданно испортилась, небо заполнилось тяжелыми грозовыми тучами слишком стремительно для лета, а худенький, совсем еще юный мальчишка все еще продолжал идти по одному лишь ему известному маршруту. Он возвращался домой. В дом, который теперь стал пустым и холодным, в дом, где он несколько лет жил с самым прекрасным в мире человеком. А теперь…Мальчик остановился, поднял голову вверх и почувствовал, как слезы на его щеках смешиваются с пропитанным смогом города дождем. За эти несколько лет Клайд забыл, что такое боль, и как это – плакать.
Внезапная вспышка заставила тонкое тело под абсолютно мокрой, облепившей его, одеждой вздрогнуть и зябко поежиться.
«Какого черта я его хороню?! Он еще жив…может быть, завтра он очнется…»
Мальчик улыбнулся сквозь слезы, снова посмотрел на небо и продолжил свой путь. Пройти ему оставалось всего ничего.
«Я все равно буду ждать тебя…»
Высокий, болезненно худой и бледный юноша на вид немногим больше двадцати лет лежал на боку, на операционном столе. Его обнаженное, вздрагивающее от жгучей прохлады помещения тело было укрыто материей до подбородка, голова закреплена в одном положении, чтобы ни при каких обстоятельствах он не смог ею пошевелить. Лицо его могло бы выглядеть комично, если бы не казалось настолько чуждым этому месту. На тонких, почти бескровных губах змеилась легкая, отрешенная улыбка. Он не боялся ничего.
Юноша был болен. Болен тяжело. Опухоль мозга – в девяноста процентах случаях означает смертный приговор, но врачи не оставляют борьбу за жизнь даже такого безнадежного пациента.
Обычно подобного рода операции проходили хорошо, но никто не мог дать гарантии, что болезнь излечится полностью. Практически всегда она возвращалась, а это значит, что обреченный человек вынужден будет мучаться множество раз перед тем, как его мозг окончательно откажется работать.
- Майкл, вы меня слышите? – на этот раз тот же голос обращался уже к пациенту.
- Да, доктор.
- Как вы себя чувствуете? – тон хирурга не был участливым, вернее, он был таковым настолько, на сколько положено ему быть в таких ситуациях. По большому счету врачи, практикующие длительное время становятся непроходимыми циниками и избавляются от способности сопереживать искренне – только из служебной необходимости. Это своего рода самозащита. Нельзя спасти всех, но нужно попытаться.
- Все в порядке, только холодно.
В ответ доктор только кивнул и надел тонкие резиновые перчатки.
- Во время проведения операции вы останетесь в сознании, нам нужно будет контролировать ваше состояние, в том числе и посредством прямого общения. Не беспокойтесь ни о чем, никакой боли вы не ощутите, может быть только немного неприятно. Маргарет, подайте мне шприц…
Через несколько секунд юноша почувствовал укол в основание шеи, легкое покалывание, а после – наконец-то перестал чувствовать жуткую головную боль. Те несколько лет, что опухоль росла в его голове, боль постоянно усиливалась, вынуждая Майкла принимать различные болеутоляющие. В последнее время лекарства стали настолько сильными, что вызывали зависимость, а утешение приходило на все более краткое время. Порой ему казалось, что под действием давления больного мозга на стенки черепа, тот расколется, как спелый помидор при ударе о стену. Ему живо представлялось, как кости разламываются, голова покрывается кровью, перед глазами встает алая пелена, но приходит покой и долгожданное избавление.
И эти странные сны… Ооо, никогда прежде он не видел настолько реальных и ужасающих снов. Никогда прежде он не чувствовал себя в них настолько на месте. До того, как болезнь стала динамично развиваться, Майклу практически ничего не снилось, но, стоило опухоли начать расти, как Страна Снов окрасилась новыми, часто пугающими красками. Утрированные картины мира, его самые безумные фантазии – все это удивительно гармонично переплеталось между собой, не позволяя отличить явь от безумства.
- А сейчас откройте рот, будет немного шумно… - хирург прервал вялый поток мыслей пациента очередным замечанием. Юноша открыл рот и чуть прикрыл глаза.
Раздался резкие звук вращающегося железа. Майкл догадался, что это было. Ему необходимо было вскрыть черепную коробку, чтобы уменьшить головное давление. Это могло помочь ему вылечиться, а могло только отсрочить конец. Он уже давно смирился со своей смертью, не видя смысла понапрасну убиваться из-за неминуемого, но шанс на выживание упускать было бы глупостью, поэтому он не остался умирать дома, а лежал сейчас на операционном столе.
Он чувствовал, как холодный металл разрезает кожу его головы в районе затылка – там, где была выбрита часть волос, но боли действительно не было, только неудобство от осознания происходящего. Странно было осознавать, как кто-то копается в твоей голове, но ничего не чувствовать. В мозгу, как известно, нет нервных окончаний, поэтому к этой странной неприятного цвета массе можно было прикасаться чем угодно, а человек и не заметит вторжения.
Врачи о чем-то тихо переговаривались, передавали друг другу различные инструменты, попеременно поглядывали на приборы, что следили за состоянием пациента. Юношу это нисколько не занимало, он просто глупо пялился в противоположную стену, такую же белую и холодную, как и все остальные, и думал о ребенке, что сейчас сидел в приемной и ждал ответа от врачей. Пожалуй, Клайд, так звали того самого ребенка, был единственным человеком, которому Майкл был по-настоящему дорог, который любил его и ценил.
Да, Клайд любил его, но не так, как считал сам юноша. Он и не предполагал, насколько сильно это чувство, не понимал, что уже несколько лет он является для мальчика всем – водой, воздухом, самой жизнью. Мальчишка буквально проглатывал каждое его слово, ловил и заучивал его манеру поведения и интонации. Он стал кумиром ребенку. Едва ли не Богом.
Мысли текли медленно и лениво в ожидании окончания операции. Врачи уже удалили опухоль, теперь им предстояло вернуть заднюю крышку черепа на место, обработать кожу вокруг вскрытия и перебинтовать ему голову.
Прошло еще какое-то время до того момента, как лечащий хирург оповестил об окончании операции. Все, дело было сделано, теперь оставалось только ждать. Майкл вздохнул и окончательно закрыл глаза, теперь ему уже было необязательно поддерживать контакт, от которого он, надо признаться, довольно сильно устал, теперь можно было расслабиться и даже немного поспать. Неожиданно свет ярко мигнул перед глазами, а потом наступила тьма.
Он не слышал, как резко и пронзительно начал верещать аппарат, что следил за его давлением и сердцебиением, как встрепенулись уже успокоившиеся после удачно проведенной операции хирурги, как они принялись громко переговариваться на языке понятном только им одним.
- Доктор, Уотсон, давление падает, сердцебиение быстро замедляется!
- Черт, в чем дело?! Быстро разряд!
Секунда и неподвижное тело сотрясает электрический ток. Снова и снова. Но ничего не меняется. Пациент ни жив, ни мертв.
- Он впадает в кому! Еще разряд и посильнее!
Проходит несколько минут, но показания приборов не меняются. Сердечная деятельность едва заметна.
- Маргарет, проверьте зрачки!
Тонкий лучик маленького медицинского фонарика несколько секунд шарит по недвижимому глазному яблоку, ассистент убирает руку, и веко само собой закрывается.
- Зрачки не реагируют на свет. Мозг практически не работает.
Женщина отходит, пряча фонарик в карман форменного халата, и пожимает плечами.
- Подключайте его к системе жизнеобеспечение.
Несколько трубок стальными иглами впиваются в худое бледное тело, и аппаратура перестает подавать сигналы. Вызванные медсестры убирают операционную, как только ее покидают хирурги, отирают кровь с лица и головы пациента, вздыхают и слегка приглушают верхний свет.
Теперь уже ничего нельзя поделать.
* * *
Клайд все время, пока шла операция, провел в коридоре. Он ждал, ему было необходимо знать, чем все это закончилось. Он ужасно волновался, прекрасно представляя, насколько все серьезно. Страх перед тем, что ничего не получилось, что тот единственный человек, которому было на него не плевать, больше никогда не откроет глаза, что добрая улыбка не коснется его губ, что единственные в мире, самые дорогие глаза никогда больше не засветятся пониманием, перебороть было сложнее всего. Но мальчик гнал эти страшные мысли прочь, не желая, чтобы они завладевали сознанием. Он не собирался поддаваться панике. Необходимо было верить в успех. Он знал, что тогда все будет в порядке.
Клайд то сидел, практически не двигаясь и не дыша на неудобной, обитой дешевым кожзаменителем скамейке, то вдруг неожиданно вскакивал и принимался расхаживать туда-сюда по длинному, полупустому коридору. Белые в зеленую полоску стены вгоняли его в подобие транса, не давая сосредоточиться, как следует.
Когда из операционной донеслись крики, мальчик вскочил на ноги и подошел вплотную к двери. Неопределенность пугала его, заставляя сердце учащенно биться, причиняя боль. Кровь в висках оглушительно стучала, а тонкие пальцы на хрупких ладонях невыносимо тряслись.
Показался врач, следом – несколько ассистентов. Клайд метнулся к ним, и после пары фраз отпрянул, словно бы его ударили в сердце электрическим разрядом. Липкие руки страха сковали его тело, он замотал головой из стороны в сторону, как бы отрицая то, что только что услышал. Он не хотел и не мог поверить в происходящее.
- Как?.. Почему, доктор?.. Он умрет?.. – мальчик привалился спиной к холодной стене больничного корпуса, низко опустив голову.
- Кома – слишком не предсказуемое состояние. Никто не в силах сказать ничего определенного… - пожилой хирург пожал плечами, натянув на лицо маску понимания и глубокого сочувствия. – Он может прийти в себя утром, может через неделю, месяц… А может и не прийти вовсе.
-Но… - большие наивные глаза встретились с усталыми глазами врача. – Я могу его увидеть?..
- Не сегодня, - мужчина покачал головой и стянул с головы плотно обтягивающую ее шапочку. – Он сейчас не в лучшем состоянии, да и ты тоже. Отправляйся домой и приходи завтра утром. Держись, паренек, - сильная рука легла на плечо Клайду и на миг сжала его. Врач развернулся и быстро пошел по коридору вперед, услышав, что его вызывают по громкой связи.
Мальчик какое-то время продолжал стоять на том же месте, не в силах сойти с него, тело отказывалось повиноваться из-за перенесенного шока. Пришел в себя он только тогда, когда кто-то из медсестер потряс его за плечи, предлагая свою помощь. Клайд с удивлением обнаружил, что сидит на полу и смотрит в одну точку.
От помощи он отказался, на ватных ногах вышел на улицу и пошел по направлению к дому, не разбирая дороги. Стоит ли говорить, что на это ему бы понадобилось никак не меньше, чем пара часов? Но время теперь было отнюдь ни главным. Не в этом случае.
Погода неожиданно испортилась, небо заполнилось тяжелыми грозовыми тучами слишком стремительно для лета, а худенький, совсем еще юный мальчишка все еще продолжал идти по одному лишь ему известному маршруту. Он возвращался домой. В дом, который теперь стал пустым и холодным, в дом, где он несколько лет жил с самым прекрасным в мире человеком. А теперь…Мальчик остановился, поднял голову вверх и почувствовал, как слезы на его щеках смешиваются с пропитанным смогом города дождем. За эти несколько лет Клайд забыл, что такое боль, и как это – плакать.
Внезапная вспышка заставила тонкое тело под абсолютно мокрой, облепившей его, одеждой вздрогнуть и зябко поежиться.
«Какого черта я его хороню?! Он еще жив…может быть, завтра он очнется…»
Мальчик улыбнулся сквозь слезы, снова посмотрел на небо и продолжил свой путь. Пройти ему оставалось всего ничего.
«Я все равно буду ждать тебя…»
-
-
21.03.2007 в 21:47Я приятно удивлен..
-
-
22.03.2007 в 09:47Почему удивлен и что приятного?
-
-
22.03.2007 в 14:24а ты мне про этот сюжет рассказывал,только тогда ты его задумывал как что-то длинное,вроде бы...
приятно удивлен тем,что несмотря на твое уверение,что пишешь ты отвратительно я лишний раз убедился,что это не так)
-
-
22.03.2007 в 14:55Спасибо, я польщен, конечно, но самому мне не нравится.